Задать вопрос по русскому языку.
В этой рубрике наш автор — филолог Ирина Родина будет отвечать на вопросы читателей по русскому языку. Свои вопросы по лексике, грамматике, произношению и правописанию вы можете прислать ведущей рубрики
на электропочту. Самые интересные диалоги читателей и филолога будут опубликованы.
«Недавно услышал красивое выражение: «Башня из слоновой кости». Хотелось бы знать, что оно означает и откуда произошло». (Андрей Привалов, г. Ростов).
— Здравствуйте, Андрей. Выражение, которое вас так заинтриговало, восходит к библейской «Песни песней»: со столпом из слоновой кости сравнивает шею своей возлюбленной царь Соломон.
Значительно позднее, в XIV веке нашей эры, католики во время богослужения иносказательно называли Башней из слоновой кости Деву Марию, подчеркивая тем самым ее чистоту, непорочность и неприступность для греха.
В первой половине XIX века, в эпоху романтизма, метафора приобрела новый смысл, который является современным и по сей день. Произошло это благодаря одному человеку — французскому поэту Шарлю Огюстену Сент-Бёву. Обращаясь в стихотворении 1837 года к своему современнику — поэту, романисту и драматургу Альфреду де Виньи, Сент-Бёв создал поистине волшебную формулу: «А самый таинственный, Виньи, ещё до полудня словно возвращался в башню из слоновой кости».
Поэт дал индивидуальную характеристику де Виньи, который подчеркнуто отстраненно относился к политической жизни, насущным проблемам современности и демонстрировал независимость творческой личности от житейской суеты и обыденщины. Но обобщающая сила фразы оказалась столь сильна, что ее стали применять в отношении всех «аристократов духа», стремящихся отказаться от приземленного бытия и найти прибежище в мире грез и сосредоточенных размышлений.
Одним из первых подхватил новую идиому величайший западный романист Гюстав Флобер в переписке с друзьями:
«Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звёзды светят ярче, и не слышишь дураков… Я всегда пытался жить в башне из слоновой кости; но окружающее её море дерьма поднимается всё выше, волны бьют об её стены с такой силой, что она вот-вот рухнет».
Интереснейший культурный феномен, напрямую связанный с этой метафорой, наблюдался в России начала XX века. Пожалуй, это тот случай, когда отвлеченный идеал приобретает плоть и кровь. Речь идет о знаменитой Башне русского поэта-символиста, историка искусств Вячеслава Иванова.
В петербургском доме на Таврической, 25, по форме действительно напоминавшем башню, с 1905-го по 1912 год собирался цвет российской творческой интеллигенции: поэты, писатели, философы, художники, музыканты. Знаменитые среды Иванова объединяли людей неизменно талантливых, хотя и весьма различных по взглядам. Блок, Белый, Брюсов, Гиппиус, Мережковский, Городецкий, Бердяев, Цветаева, Волошин, Ахматова, Гумилев, Кузмин…
За одним столом уживались символисты и акмеисты, марксисты и позитивисты, православные христиане и язычники. Именно здесь впервые звучали великие стихи и музыка, по которым вскоре начинала сходить с ума вся Россия, обкатывались философские концепции, обсуждались мистические озарения, а вдохновенные ученые беседы, начавшись за полночь, не смолкали до утра.
Для непосвященных все эти долгие разговоры и пламенные дискуссии были совершенно непостижимы. Однажды работавшая у Иванова кухарка поинтересовалась у горничной: «А говорят-то они по-русски?» и добавила: «Странно! Ничего нельзя понять».
При всем при том на Башне Иванова действовал непреложный закон: никакой политики, никаких революций, кроме, разумеется, революций в искусстве, литературе и философии. Именно такая подчеркнутая изолированность и «неслиянность» с толпой вызвала большое подозрение полиции, которая усмотрела в собиравшихся на Башне анархистов и врагов монархии. В один из вечеров состоялся обыск и унизительный допрос присутствующих.
Полицмейстеры ничего не нашли, зато после их ухода пропала бобровая шапка писателя Дмитрия Мережковского. «Унесли, мерзавцы!» — в сердцах воскликнул Мережковский. И поспешил опубликовать в газете открытое письмо министру внутренних дел: «Ваше превосходительство, где моя шапка?» Шапка вскоре нашлась в передней за сундуком…
Уединенность обитателей Башни сыграла с ними злую шутку. Реальность, которой они избегали так последовательно, все-таки настигла их. Переворот в стране, братоубийственная гражданская война, «философские пароходы», вывезшие самых одаренных, знающих и мыслящих за пределы новой родины, горечь эмигрантского хлеба или ужас голода и террора… Во всем этом была, безусловно, и их вина — как неизбежное последствие затянувшейся игры в прятки с жизнью.
Что касается судьбы этого красивого выражения — «башня из слоновой кости», — оно живо и поныне. Но употребляется сегодня, пожалуй, с легким ироническим оттенком, ибо асоциальность и оторванность от земли в наш стремительный век деловых людей и успешных карьеристов, намеренных «взять от жизни все», может казаться лишь смешным чудачеством, но никак не признаком избранности.
Такова она, башня из слоновой кости, — глупая странность для одних и прекрасная мечта для других.
Ирина РОДИНА
Читайте также:
 RSS-лента |
 Новости на почту |